Черниговская Мадонна: Неделя с украинскими беженцами

После нескольких дней войны смотреть жуткие новости из Украины стало невыносимым. Варварство неспровоцированного вторжения, жертвы среди мирного населения, документальная Герника фотографий… Как любой человек, выросший в Советском Союзе, я вырос на военных историях и не мог не заметить страшного сходства с той, другой войной, когда в 1941 году другой взбесившийся тиран напал на Украину в четыре утра, бомбил Киев и послал орды солдат грабить и убивать. Но на личном уровне больше всего бесила беспомощность: сегодня мы смотрим все в прямом эфире — и ничего не можем поделать. Все эти авианосцы, трансконтинентальные ракеты и другие дорогостоящие истребительные механизмы, которыми оснащены западные армии, как-то не остановили потерявшего разум диктатора. Украинцы остались одни-на-один с его танками и самолетами. Я взял отпуск, купил билет на самолет, арендовал семиместный микроавтобус и неделю помогал возить украинских беженцев по Польше и Германии, из центров для беженцев на границе с Украиной в разные пункты назначения. Ниже приведены некоторые заметки, которые я записывал в телефон после каждой поездки.

Но была еще одна причина. Через несколько дней после начала вторжения, когда весь мир находился в шоке от взрыва дикости и жестокости, я получил сообщение от милого и интеллигентного человека из России. Несколько месяцев назад я принял участие в конференции памяти Эльвиры Николаевны Горюхиной, моей учительницы литературы и человека, которому я обязан очень многим; журналиста "Новой газеты", мимо которой не прошел ни один конфликт на территории б.СССР, от Чечни до Грузии. Милый и интеллигентный человек осведомлялась, готова ли моя статья для сборника. Я, признаться, был в поражен. Долго думал, как ответить. Когда ответил, настолько сдержанно, насколько был способен, милый и интеллигентный человек меня пожурила. Нижеследующие заметки - своего рода ответ. Как ученику Эльвиры Горюхиной, которая, будь она жива, выводила бы сегодня детей из осажденного Мариуполя, по-другому мне совесть не позволяет.

9 марта

На самолете KLM в Амстердам, затем в Берлин

Самолет полупустой: видимо, мало кому из американцев сейчас хочется лететь в Европу. Как ни странно, то и дело всплывает знакомое ощущение путешествия, предвкушения радостного или хотя бы интересного приключения. Глядя на карту полета и видя там Украину, удивляешься, почему на карте не отражены ужас, страдания, слезы. Украина на карте выглядит точно так же, как Дания. Кликнешь - и появятся достопримечательности, Лавра и т.п

Бортовая развлекательная система самолета, встроенная в спинку кресла, предлагает места для посещения в Амстердаме. Один из них – дом Анны Франк. «Анна Франк — всемирно известная фигура времен Второй Мировой войны». Ну да…

10 марта

Харта, Саксония, Германия

Виртуальная сеть из тысяч обычных людей, живущих в основном в Европе и в США, созданная для поддержки украинцев, удивительна. В считанные дни возникла организация необычайной эффективности. Куда эффективнее, чем все частные компании, правительственные организации и армии, с которыми я знаком. Запрос на доставку семьи из пункта А в пункт Б, обеспечение припасами и т.д. обрабатывается за считанные минуты. Количество водителей-добровольцев иногда превышают потребность, хотя и не всегда, конечно. Деньги переводятся со счета на счет, еда покупается и доставляется, дома в Германии и Испании открывают двери для семей беженцев… Я всегда скептически относился к анархизму, но теперь мне, возможно, придется признать, что я был неправ.

Мои замечательные хозяева в Харте, Ольга и Михаил, оба эмигранты из России. Один из наиболее активных узлов этой сети, они координируют помощь беженцам каждый вечер после работы; на выходных они развозят беженцев от границы к гостеприимцам - это замечательное слово быстро стало популярным.

Прав был Достоевский, сетовавший на то, что человеческая душа слишком широка и способна как на высшее благо, так и на бездонное зло. К большому сожалению.

11 марта

Харта, Германия - Тарнов, Польша

Шоссе полно грузовиков, едущих на восток. Тысячи грузовиков. На многих - голубые с желтым таблички «Помогите Украине!» и «Остановите войну!» Сотни микроавтобусов направляются к границе, чтобы перевозить беженцев на запад, немало даже из Голландии. Я поймал себя на том, что надеюсь: в Украину везут не только еду и лекарства, но и мощное летальное оружие и боеприпасы, чтобы украинцы могли продолжать сопротивление агрессору.

Вроцлав, невероятно красивый средневековый город на западе Польши, мимо которого я проезжаю по дороге в центр для беженцев в Перемышле. Везде украинские флаги, антивоенные плакаты, послания солидарности и даже "Русский корабль, или нахуй!" Русский и украинский слышны, кажется, чаще, чем польский - некоторые беженцы, видимо, туда добрались. Война кажется чем-то далеким - старые узкие улочки, замечательная архитектура, все так мило и по-европейски. И все же война у всех на уме. Вроцлав был частью тех «исконных немецких земель», которые Сталин «отдал Польше», как отметил Путин в своей бредовой речи накануне вторжения; я не исключаю, что новый фюрер попытается снова разделить Польшу.

12 марта

Перемышль, Польша

Центр беженцев в Перемышле. Древний город, упоминаемый еще Нестором Летописцем. Нескончаемый поток украинских беженцев с границы попадает прямо сюда. Некоторые с собаками, немногие успели прихватить сумку или две. У других маленькие рюкзачки - и все. У некоторых нет ничего. Центр полон добровольцев со всего мира, приехавших с самыми добрыми намерениями. Управление, однако, на очень низком уровне. Масса еды для людей и домашних животных, медицинское обслуживание, охранники, именуемые по-польски стражами - но нет нормального душа, химические туалеты снаружи, раскладные кровати меньше чем в тридцати сантиметрах друг от друга. Это бывший торговый центр, превращенный во временное убежище. Каждое помещение бывшего магазина теперь - комната с людьми, которые знают, куда они хотят попасть: Норвегия, Португалия, Польша, Германия… Это для тех беженцев, которым посчастливилось иметь где-то друзей или семью и которые просто ждут транспорта. Огромное пространство посередине для людей, которые понятия не имеют, куда им деваться. Лежат вна раскладушках с отчаянием в глазах. Бабушки, дети...

Упорно циркулирует слух, что если они попросят убежища в Европе и получат какую-то помощь, их не пустят в Украину еще долго, месяцы и даже годы. В результате многие отказываются от предложений поехать в Германию и пытаются найти какие-то варианты в Польше, чтобы находится неподалеку от границы. Другие слухи более обнадеживающие — например, о том, что у Путина неизлечимая форма рака.

Девушка, которая стоит у дверей и принимает новичков - в основном, пытается их ободрять. Я говорю ей, что я водитель и могу отвезти ее куда угодно. «Можете в Украину?» - спрашивает она. В глазах тоска, сколь отчаянная, столь и безнадежная в данный момент.

Десяток немцев держат в руках самодельные плакаты, предлагающие переехать в Германию и жить у них дома, на полном пансионе. Одна из вещей, которые повышают мой оптимизм в отношении человеческой природы. Противовес злому концу человеческого морального спектра Достоевского. Хватит ли на всех добрых германцев?

Перемышль - Сталёва-Воля, Польша

Добрый человек из городка Сталёва-Воля, или Стальная Свобода, город сталелитейщиков, по-видимому, приезжает и предлагает приютить семью в своей квартире. Семья из Харькова мгновенно принимает предложение. Харьков, город моей бабушки, откуда она эвакуировалась в 1941 году, спасая моего четырехлетнего будущего папу от наступающих фашистов.

Мать, двое маленьких детей, примерно двух и четырех лет. Две девушки, первокурсница-программист и недавняя выпускница фармацевтики - ее племянницы. Маленькие дети быстро приспособились к центру для беженцев, пробыв там пару дней, весело бегают и жуют конфеты, которые щедро раздают волонтеры. Девушки явно в шоке.

Все они провели неделю в заплесневелом подвале, прячась от русских бомб и ракет. Во время короткого затишья добежали до вокзала, сели в эвакуационный поезд, двенадцать человек в одном купе, и поехали на запад. Потом они прибыли на границу. Муж женщины остался - мужчин от восемнадцати до шестидесяти лет из Украины не выпускают. Отец девушек тоже остался. И их мать - она ​​отказалась оставить мужа одного.

Веселый четырехлетний ребенок направляет на меня конфету, типа пистолет. Я притворяюсь, что мне выстрелили в сердце, и картинно падаю. Мать кричит на него: в людей нельзя стреляеть, даже понарошку, ты видел, как убивают людей. Она на грани нервного срыва, чудом держится. У нее, собственно, и нет иного выхода, кроме как держаться.

Во время поездки девушки с трудом говорят. Все, чего они хотят, это выспаться — в центре для беженцев спать было невозможно. Единственный раз, когда им удается выдавить улыбку, это когда они слышат, как я разговариваю с их польским гостеприимцем, пытаясь собрать мои скудные знания украинского и затем превратить их в то, что я считаю звучащим по-польски. "Мы тута, пан Рышард, вас чекаемо"

Когда мы приезжаем на двух разных машинах, я спрашиваю мать, каковы их планы на будущее. Она понятия не имеет.

Перемышль - Варшава, Польша

Семья из пяти человек, Полтавская область. Состоятельные фермеры. Две матери, девочка лет семи, мальчик постарше и подросток ростом в два метра, косая сажень в плечах. Они только что прибыли и зарегистрировались, осматриваются. Чувствуют себя очень неловко. Они не привыкли полагаться на доброту незнакомцев. Быть беженцем - это уповать на милость чужих людей.

Они садятся в мой арендованный микроавтобус вместе с другой женщиной, которую я позже повезу в город Калиш, на запад от Варшавы. Вскоре мы уже в пути, едем на север, проезжая один польский город за другим. Подросток чрезвычайно любознателен, интеллектуал и большой любитель искусства - каждое мало-мальски интересное здание вызывает настоящий восторг. Они бежали сразу после того, как начались бомбежки. Полны энергии и веры в украинскую армию и президента Зеленского, счастливы, что за него проголосовали. Мужья остались в Украине, видимо, сопротивляются агрессии. Интересно, что никто не хочет открыто говорить о том, что их мужья воюют, лишь намеками. Темперамент, акцент, трудолюбие, боевой дух напоминают мне семью моей жены, тоже из Украины. У моих беженцев есть подруга в Варшаве, к ней они и едут.

Когда мы начинаем приближаться к Варшаве - а это пять с половиной часов пути, разговор переключается на то, где они могут немедленно найти работу. Им нужно кормить детей, они не хотят быть паразитами. Подростку читают краткую лекцию о том, как им нужно работать и помогать стране, которая была так добра дать им приют. Не то чтобы он возражал, но все же. Ему бы в школу...

Когда мы подъезжаем, подруга встречает нас. Я смотрю на ее дом, советского вида трехэтажный бетонный многоквартирное здание. Я не могу себе представить, что там есть квартира, которая может вместить их всех…

Варшава - Калиш, Польша

Мой последний пассажир — беженка из деревни под Запорожьем. Впрочем, не совсем беженка. Она живет и работает в Польше уже год или около того. Когда началась война, она вернулась, чтобы попытаться убедить свою девятнадцатилетнюю дочь уехать вместе с ней. Дочь отказалась - парень, в которого она влюблена, остается, так как Украина не выпускает людей призывного возраста. Ночная поездка продолжается, она делится своими мыслями. Она попала на оккупированные Россией территории. Ей жаль и украинских, и российских солдат. Она видела русские танки и другую военную технику, очень впечатлилась. Крестьяне из ее деревни расходятся во мнениях об оккупации. Некоторые надеются, что вхождение в состав России принесет им дешевый природный газ и улучшение торговли с Москвой. Отмечает, что украинские солдаты взорвали мост и железнодорожные пути, чтобы остановить продвижение противника, и вели огонь по российским войскам из села, которое русские в ответ уничтожили. Она встречала людей, которые просто пытались жить, и отметила, что русские не убивают «простых людей» на ровном месте на улице — критерий довольно низкий. Ее попытки внушить собеседникам, что русские могут их посадить и замучить, если они откроют рот, особого напряга не вызвали. Люди просто пытаются жить в трудных обстоятельствах.

Такой взгляд обычно приветствуют как учитывающий разные нюансы. Я всегда задавался вопросом, почему — взглад не нюансы учитывает, но имеет иной фокус, он концентрируется на  выживании, а не на гражданственности. Как человек, выросший в СССР на романах и фильмах о Великой Отечественной войне, я не могу не заметить, что такие разговоры как две капли воды похожи на мысли людей, которым пришлось жить в условиях нацистской оккупации и как-то выживать, выжимая из ситуации крупицы жизни. Кто бросит в них камень?

Одно наблюдение моей пассажирки поражает своей точностью. И очевидностью. Почему, спрашивает она, человек, который что-то украл, попадает в тюрьму, а тот, кто начинает войну, остается безнаказанным?

 

13 марта

Калиш, Польша

В два часа ночи я нашел отель и немного поспал. Сейчас я сижу в аккуратном маленьком кафе под названием Kaliszfornia, название, милое своей нехитрой претензией на изысканность. Стеклянная веранда выходит на прекрасную и безупречно сохранившуюся средневековую площадь с очаровательными старинными европейскими зданиями. Весь город дышит старой Европой, выставляет напоказ свою европейскость. Ее несколько омрачают старые советские здания, окружающие горделивый европейский центр, но Европа — это прошлое, которое город выбирает в надежде получить желаемое будущее. Голуби порхают в поисках крошек, играют дети, целуются парочки. Тишина и покой.

Жестокая, кровавая трагедия, происходящая по соседству - не придет ли она сюда рано или поздно? Этот маленький городок прошел через обе мировые войны прошлого века.

Следующую беженку я забираю во Вроцлаве, еще одном очаровательном и очень европейском городе.

13 марта

Вроцлав, Польша - Харта, Германия

Беженка из Киева, Катя, немногим старше моей дочери, бухгалтер. Когда началась война, она сразу ее почувствовала: Киев был одной из первых целей, как и для фашистов в 1941 году. Ей не удалось убедить маму уехать вместе с ней, и она покинула Киев одна, с парой сумок. Кате потребовалось двадцать семь часов, чтобы пересечь границу с Польшей. Потом она уехала в Краков, оттуда - к своим друзьям во Вроцлав. У молодых украинцев часто есть друзья и коллеги в других странах Европы, в отличие от тех, кто постарше - они лежат на раскладушках в центре для беженцев, не зная, куда идти. Теперь я везу ее в Германию, к замечательным Оле и Мише, которые координируют помощь беженцам куда лучше, чем какая-нибудь государственная служба.

Молодая и образованная, новое поколение украинцев, не загруженное советским хламом, Катя в ужасе от перспективы стать частью путинской империи. Это ее первый визит за границу, она любознательна и оптимистична. Ее жизнерадостная натура борется с суровой реальностью, с исчезновением коллеги в осажденном Мариуполе, с ежедневной проверкой друзей — перкличка живых. Надеюсь, жизнерадостная натура победит. Пока ее пугает звук самолетов, не говоря уже о сиренах.

14 марта

Корчова, Польша

Фейсбуке любезно преподност срочную просьбу о помощи от соратницы по антитрамповскому  Сопротивлению (помните Трампа?): у ее подруги есть родственники в Украине, которые пытаются сбежать. Они сумели добраться до Львова и направляются в Польшу, куда угодно в Польшу. Они знают кого-то в немецком Ганновере, их готовы принять. Я предлагаю им помочь.

Две мамы, двое детей - семнадцатилетняя девушка и мальчишка-четырехлетка. Сначала им сказали, что они едут на автобусе в Варшаву. Затем в Быдгощ, на северо-западе Польши. Затем они сели в автобус, и им объявили, что это будет снова Варшава. После этого, когда они уже были в автобусе, им сообщили, что они направляются в центр для беженцев в Корчове. Все это время, общаясь с ними, я добираюсь из Харты, Германия, где мне предоставили ночлег и питание, эмоциональную поддержку и координацию Миша с Олей, в центр для беженцев в Перемышле. Корчова находится примерно в двадцати милях. Главный волонтер-организатор в Перемышле, сибиряк Гоша, организовывает мне и моим беженцам ночлег в общежитии для паломниц в Перемышле.

Я забираю их в Корчове. Помимо людей, наличествует очаровательный йоркширкский терьер. Они жутко устали, все, включая собачку. Спящего ребенка тащат на четвертый этаж.

15 марта

Корчова, Польша - Дрезден, Германия

Семичасовая поездка, цель - посадить беженцев на поезд до Ганновера. За окном - пейзажи южной Польши, я слушаю их историю.

Матери - близкие подруги и деловые партнеры. Перед войной они открыли собственную парикмахерскую. Потом начался обстрел - их город сильно пострадал. Очень сильно - уничтожден весь центр города, погибло много людей. У матери четырехлетнего ребенка снаряд пробил крышу дома. Тогда они решили бежать.

Это было смелое решение: уезжать из города было крайне опасно, может быть, столь же опасно, как и оставаться. Повсюду шли бои, российские войска пытались захватить город и, взбешенные ожесточенным и эффективным сопротивлением украинцев, бомбили его день и ночь. Мужчина, приехавший вывезти свою сестру, которая отказалась уезжать, предложил отвезти их в Киев. Там они должны были сесть на эвакуационный поезд во Львов. Первая попытка была сорвана бомбежкой. Вторая тоже. С третьей попытки они продвинулись довольно далеко от города и остановились - перед ними разворачивалось сражение, жестокая и кровавая битва из кино про войну, только на самом деле. Украинские военные подошли к ним с предупреждением: они только что разбили колонну российской бронетехники, но уцелевшие солдаты бежали в лес и стреляют по машинам беженцев. История показалась правдоподобной, и они повернули назад. Те немногие, кто не повернул назад и выжил, рассказывали им потом, что видели изрешеченные пулями машины и разбросанные повсюду тела. Они и сами видели, во время четвертой, успешной попытки выбраться из города.

Четырёхлетний малыш — общительный, любознательный, очень активный. Тот самый мальчик ребенок из рассказов о том, как путешествовать с детьми. Я даю ему мягкую игрушку, полярную сову: я прихватил несколько таких игрушек перед отъездом. "Попугай!" - объявляет он. У них был попугай. При попадании снаряда дом содрогнулся. Клетка с попугаем упала и развалилась, а птица улетела. Повезло попугаю.

Семнадцатилетняя девушка недавно поступила в юридический институт. А потом Россия напала на Украину. Некоторые из ее одноклассников погибли, сражаясь с захватчиками. Ее молодой человек, пока не призванный, уехать не смог - ему почти восемнадцать.

Проезжаем возле аэропорта Кракова в Польше. Самолет заходит на посадку. Мать четырехлетнего ребенка издает пронзительный крик: самолет! Я единственный в этой машине, кто до сих пор думает, что самолеты — это путешествия, а не смерть и разрушение.

Терьерчик, как и все йоркширские терьеры, бесконечно мил и отлично справляются с дорогой. Мамочка его обожает. Кроме собачки, у них был кот, которого они подобрали на улице. За несколько дней до войны кот заболел и был госпитализирован в ветеринарной клинике, в  специализированной  клинике за городом, в которой после операции пациенты восстанавливали здоровье в специальном кошачьем санатории. Быть украинским котом до войны — это то, чего стоит хотеть для себя в следующей жизни. До войны. Когда началось вторжение, позвонили из клиники и попросили забрать кота. Не смогли: подъехать к деревное было невозможно, между ней и городом шли ожесточенные бои.

Дорога длинная - длинная беседа. Мы обсуждаем разные вещи. Пытаемся вести себя нормально. Но несколько раз за эту поездку я закусываю губы, чтобы не разреветься — это наверняка помешало бы  фокусироваться на вождении автомобиля.

Моя любимая картина — «Сикстинская мадонна» Рафаэля. Я видел ее в дрезденской галерее Старых Мастеров много лет назад. Мадонна произвела на меня куда более сильное впечатление, чем любая другая попытка нанести масло на холст. Копии не передают и сотой доли оригинала. Ее нужно увидеть, чтобы понять. Глаза Мадонны теряются в процессе копирования.

Я планировал увидеть Сикстинскую Мадонну с моим дорогим другом, который живет в Голландии. Я знаю его с первого дня первого класса средней школы. Человек тонкой души и проницательного ума, доктор богословия, он многое мог бы сказать о Мадонне. Увы, не получилось. Но я понял: я уже видел Мадонну. Я отвез ее из Перемышля в Дрезден с четырехлетним ребенком. Прижимая его к груди, как у Рафаэля, она уносила его все дальше и дальше от дома, спасая от русских бомб. Тот же мир, то же материнство, те же глаза.